|
|
Главная страница -> Технология утилизации
Энергосбережение должно стать ключевым направлением развития экономики россии. Вывоз мусора. Переработка мусора. Вывоз отходов.Валентин Ермоленко В ходе очередного раунда украинско-российских газовых переговоров были подтверждены гарантии газового баланса Украины, причем не только на IV квартал текущего, но и на 2007-2010 гг. Окончательное же определение ценовых параметров украинского газового импорта вновь было отложено. Одновременно с этим российская сторона в рамках стратегии «дешевый газ в обмен на экономическую интеграцию» конкретизировала свою видение этого вопроса, выразив пожелание усилить присутствие российского капитала в украинской металлургии. По итогам состоявшихся 22 сентября переговоров украинской правительственной делегации с руководством Кремля министр топлива и энергетики Украины Юрий Бойко не только отметил, что «сегодня уже понятно, что у нас закрыт баланс на ближайшие 3 года, не говоря уже о IV квартале», но и в очередной раз оптимистично предположил, что стоимость газа для украинских промпотребителей в будущем году будет даже меньше, чем заложенные в проект госбюджета-2007 $135 за тыс. м3. В свою очередь, российский премьер, подтвердив (правда, с оговорками) гарантии обеспечения украинского баланса газа, акцентировал внимание на том, что «вопрос цены газа является лишь частью комплекса вопросов, к которым приходится возвращаться и мы хотели бы активнее присутствовать в (украинской – авт.) металлургии, в сфере высоких технологий, перерабатывающей промышленности». Хотя это пожелание «активного присутствия» пока официально не детализировалось, среди наиболее привлекательных для россиян украинских горно-металлургических и сырьевых активов российские эксперты называют такие предприятия, как ГАК «Титан», Иршанский и Вольногорский ГОКи, а также КГОКОР. К этим предприятиям российский капитал давно проявляет особый интерес. Так, Иршанский и Вольногорский ГОКи являются основными поставщиками концентрата для крупнейшего в мире производителя титановых сплавов в лице «ВСМПО-Ависма» (контролируется государственным «Рособоронэкспортом»), который испытывает хронический дефицит сырья. На сегодня эти комбинаты арендуются близкой к совладельцу РУЭ Дмитрию Фирташу компанией «Крымский «Титан». А наиболее радикальные сценарии предполагают даже повторную реприватизацию «Криворожстали», которая всегда привлекала российские металлургические ФПГ, к консолидации которых, в свою очередь, Кремль проявляет все больший интерес. В то же время вышеприведенный тезис Фрадкова можно толковать, как обращение не только к правительству, но и к крупному бизнесу, как главному потребителю импортного газа, содержанием которого является предложение «обмена» части метактивов на газ по «льготным» ценам. Во всяком случае, именно нетипичное для «Газпрома» согласие поставлять газ для СКМ по эксклюзивным контрактам дает возможность реализовывать подобные схемы. Практически одновременно с вышеизложенным в российских СМИ была обнародована информация о том, что российский «железорудный» олигарх, совладелец «Металлоинвест», Алишер Усманов предложил собственнику СКМ Ринату Ахметову партнерство в создании грандиозного метхолдинга с участием российских партнеров Усманова. Предполагается, что металлургические и горнорудные активы СКМ позволят вдвое – до $20 млрд. - увеличить капитализацию планируемого объединения, в которое могут войти и украинские предприятия, контролируемые «Смарт-групп». При этом, хотя и СКМ, и «Смарт-групп» полученные предложения официально не комментируют, согласие на экспертную оценку стоимости своих активов они дали. Впрочем, Усманов, не теряя оптимизма, отмечает, что «вполне возможно, мы договоримся о слиянии». Еще одним ценным «газовым» приобретением российского капитала может стать «Лугансктепловоз». Согласно первоначальному правительственному решению, это предприятие в ближайшее время должно быть приватизировано. Уже известно, что сразу два предприятия, входящих в российский «Трансмашхолдинг» (Демиховский и Брянский машзаводы), подали свои заявки. Еще два претендента представляют группу «Приват» («Днепровагонмаш» и Марганецкий ГОК). Планы других желающих, в частности, немецкого «Сименса» и отечественного КрАЗа, относительно конкурса пока не известны. Однако он, вероятно, в намеченные сроки не состоится. Во всяком случае, о его переносе заявил Янукович, что очевидно, связано с незавершенностью «газового» переговорного процесса с российской стороной. В целом, если об условиях «газовой приватизации» конкретных предприятий (помимо облэнерго) отечественное правительство официальной позиции пока не продемонстрировало, то в рамках рассмотрения на газовых переговорах «торгово-экономического сотрудничества в целом» украинская сторона уже пошла на серьезный компромисс, предложив россиянам согласовать порядок синхронного вступления в ВТО. А это, согласно экспертным оценкам, позволит РФ избежать многомиллиардных потерь, возможных при опережающем вступлении в ВТО Украины, имеющей относительно либеральный торговый режим с Россией. Газовая переговорная эпопея продлится, вероятно, еще не менее месяца, а точку в ней планируется поставить в рамках готовящегося сейчас заседания комиссии Путин-Ющенко. Соответственно, тогда же будет определены и возможные условия «обмена» украинских активов на приемлемую стоимость газа. А «президентская» форма утверждения газовых договоренностей даст возможность повторно оценить адекватность достигнутого правительством компромисса.
В.И.Данилов-Данильян На вопрос может ли сырьевая страна быть счастливой я отвечаю: конечно, может. Если не занудствовать и не выяснять, что такое счастье, а ограничиться первым (обывательским) приближением. Да, может, если у нее нефти, населения и территории столько, сколько в Кувейте (или что-нибудь в этом роде). Как я уверен, к России это не относится. На эту тему я рассуждаю, по крайней мере, лет 25. Прилагаю свою статью, которая, на мой взгляд, объясняет мою позицию. В современной России, особенно в связи с наступлением нового тысячелетия, появилось немало всевозможных прогнозов, программ, аналитических материалов и прочего, авторы которых пытаются заглянуть в завтрашний день или даже повлиять на процесс развития страны. Такие документы исходят от различных научных и общественных организаций, разрабатываются как официальные документы органами государственной власти. Характерно, однако, что при всем разнообразии постановок задач, подходов, результатов в этих разработках практически нет даже попыток предложить картину реального (в современном стандартном русском словоупотреблении, но лучше – производственного) сектора российской экономики на перспективу, хотя бы рассмотреть возможные сценарии применительно к этой задаче. Конечно, можно попытаться найти объяснение этому явлению в том, что российские экономисты пресытились контрольными цифрами , показателями пятилетних планов и прочей атрибутикой системы централизованного управления народным хозяйством, которая господствовала в бывшем СССР. Однако вряд ли это объяснение убедительно. Прогнозирование ожидаемых и определение желательных показателей развития производственного сектора широко применяется и в странах с рыночной экономикой, такая деятельность не только совместима с индикативным планированием или регулированием рыночной экономики, но и необходима для ее успешного развития. Истинные причины, в силу которых современные российские прогностические разработки, как правило, абстрагируются от проблемы возможных и желательных преобразований производственного сектора, пожалуй, в другом. Пожалуй, прежде всего, это растерянность перед стихией нецивилизованного рынка, который чрезвычайно резко сменил развалившуюся централизованную систему. Такая растерянность существенно усиливается очевидным ослаблением системы государственного управления не только в экономической – во всех сферах. Отсюда чрезвычайные сложности получения сколько-нибудь убедительных количественных оценок в прогнозах производственного сектора даже на среднесрочную перспективу. Однако полезные результаты, как представляется, можно получить и средствами качественного анализа. Из прогнозов и программ, а также других документов, исходящих от властных структур, к началу XXI века в отношении производственного сектора нельзя извлечь прямую информацию даже самого общего характера – о том стратегическом выборе, который сделан действующей российской властью. Имеются в виду не объявления о намерениях экономико-политического характера – рынок, выпрямление последствий незаконной приватизации, защита собственности, приведение к порядку олигархов и местных элит, создание равных условий предпринимателям, привлечение зарубежных инвестиций и пр. Подобные политические или общеэкономические декларации сами по себе ничего не говорят ни о предпочтениях, ни об ожиданиях в отношении структуры производственного сектора народного хозяйства, какой она видится на средне- и долгосрочную перспективу (эту структуру можно называть отраслевой, секторальной, воспроизводственной и пр. – терминов много, но их общий в данном контексте смысл ясен). То же можно утверждать и о прогнозах и программах, подготовленных негосударственными организациями. Но будем рассматривать не лозунги, а конкретные дела, за которыми следуют какие-либо события именно в реальном секторе, либо непосредственно и сразу, либо через посредство других звеньев управления или действие социальных и экономических институтов, причем с неизбежным в таких случаях запаздыванием. Сначала нашему взору предстанет что-то вроде броуновского движения в сфере принятия решений. Приходится писать что-то вроде , в частности, потому, что происходит оно не в стоячей воде, а в потоке, инерция которого сформировалась давно и предопределяется взаимно поддерживающими друг друга структурой материального производства и надлежащей системой общественных отношений. Однако если смотреть по вектору потока, мы не обнаружим ни одного решения, направленного против инерции. Впечатление пестроты возникает лишь в силу случайности огромного количества решений, безразличных для инерционной генеральной линии . А все декларации, программы и пр. оказываются не более чем пиаровским прикрытием отнюдь не акцентируемой ориентации на продолжение инерции. Что же это за инерция? – Давно известная традиционная ориентация на эксплуатацию природных ресурсов, на торговлю сырьем, на нефтедоллары как главный источник наполнения бюджета – не только сейчас, но и в перспективе. Близорукая политика, обрекающая страну на арьегардное место в мировой экономике, на непрерывное воспроизводство замучивших нас проблем без каких-либо перспектив их решения. Эта политика питается иллюзиями: Россия – страна, чрезвычайно богатая природными ресурсами, только топливно-сырьевой сектор способен сыграть роль локомотива, который вытащит нашу экономику из затянувшегося кризиса и обеспечит ее стабильный рост на перспективу. Особенно горячие сторонники этого тезиса – финансисты, привыкшие смотреть на сырье как на неиссякающий (и при том как бы внешний) источник валютных поступлений. Да, в России много нефти, газа, угля, леса, почти вся таблица Менделеева в разведанных месторождениях. Но по эффективности (а не по объемам) наши основные запасы существенно уступают лучшим мировым образцам , например ближневосточной нефти (себестоимость ее добычи, похоже, в среднем в 8 раз ниже, чем нашей). Делая ставку на эксплуатацию своих природных ресурсов как доминанту экономической стратегии, Россия какое-то время может перебиваться с хлеба на квас, однако не только не достигнет благосостояния в предвидимом будущем, но потеряет всякие шансы обеспечить его даже в очень отдаленной перспективе. Против преимущественно сырьевой ориентации производственного сектора много возражений. Каждое из них заслуживает подробного анализа, здесь же по необходимости придется ограничиться перечислением с краткими комментариями. 1. Для сырьевого сектора характерна падающая эффективность инвестиций – если их рассматривать как функцию времени или объема производства (это очень похожие функции, так как для наращивания объема необходимо время, а за достаточно длительный период даже падающее производство, очевидно, демонстрирует рост нарастающего итога, т.е. интегрального объема). Причина падения эффективности инвестиций – объективное ухудшение условий добычи. Переход от старых месторождений к новым в условиях современной России сопровождается усилением негативных факторов: растет глубина залегания месторождений, все менее благоприятными становятся горно-геологические условия, ухудшается инфраструктура во всех ее компонентах (инженерно-технических, транспортных, социальных, логистических), причем в России все это уже не компенсируется ни усовершенствованиями технологии, ни – в пределах возможного – повышением цен на энергоносители. Данная ситуация – не на время, а навсегда, этого нельзя изменить, по природе так. Никогда и нигде сектор с падающей эффективностью не становился локомотивом ; вовлечь народное хозяйство в процесс долговременного устойчивого роста может только такой сектор, в котором обеспечивается повышение результативности инвестиций – за счет ускоренного (в сравнении с другими секторами) научно-технического прогресса, эффекта укрупнения производства (в прошлом – также за счет эксплуатации новых либо дополнительных экстенсивных факторов, но, похоже, это время уже не вернется). 2. Ставка на преимущественно сырьевое направление развития неизбежно влечет дальнейшую деформацию отраслевой структуры хозяйства (и экспорта), так что на импульсы для развития высокотехнологичных производств не остается средств. Эта ситуация хорошо знакома по опыту СССР, где с конца 1970-х годов 85 процентов прироста капиталовложений направлялось в нефтяную и газовую промышленность. В 2000 г. в этот сектор пришла половина всех инвестиций – с учетом тех радикальных перемен, которые произошли за последнее десятилетие в российской экономике (прежде всего формирование и обособление так называемого сектора домашнего хозяйства как сферы инвестирования), качественно это примерно то же, что было 20 лет назад. В современных российских условиях ставка на сырьевой сектор требует огромных и притом возрастающих (не только по валу, но и в расчете на единицу продукции – см. п.1) инвестиций в него, и – самое главное в данном аспекте – при этом в остальных секторах собственные источники инвестирования за недопустимо редкими исключениями не сформируются. При сырьевой ориентации поступления от этого сектора, разумеется, останутся доминирующим наполнителем госбюджета, и этих средств хронически не будет хватать на социальную поддержку и на вялые попытки структурной политики в реальном секторе (т.е. на компенсацию острого недостатка инвестиций в перспективных секторах, где надо перескочить через начальный участок траектории развития, на котором вложения не дают быстрой отдачи). Правомерно, однако, поставить вопрос: где в народном хозяйстве, скорее всего, найдутся те самые редкие исключения, для которых какое-то инвестирование сохранится? Ответ очевиден: это производства, которые обеспечивают сырьевой сектор оборудованием и материалами (трубы нефтяного и газового сортамента, бурильное оборудование, роторные и шагающие экскаваторы, проходческие комбайны и т.д.). Как бы вне сырьевого сектора будет укрепляться социально-хозяйственный комплекс, поддерживающий этот сектор и закрепляющий обусловливаемую им структурную инерционность производственной системы. Несырьевые отрасли, за незначительными исключениями предприятий, обслуживающих сырьевой сектор, обречены в этом случае на стагнацию. Зависимость народного хозяйства от ТЭКа будет довлеть над всеми попытками что-либо изменить в стране. Такая система в конечном счете мало чем отличается от экономики СССР эпохи застоя. 3. В современных (весьма специфичных) российских условиях ориентация на сырьевой комплекс, в полном соответствии с распределением инвестиций по регионам, искажает территориальное размещение хозяйства: возможности развития сосредоточиваются в регионах с относительно эффективными запасами ресурсов. Но это, как правило, регионы с неблагоприятными условиями жизни, незначительным населением, неразвитой инфраструктурой и ее максимальной капиталоемкостью, обреченные на запустение после истощения месторождений или сокращения в силу каких-либо причин спроса на добываемое в них сырье. Вместе с тем в густонаселенных и благоприятных районах, как и в несырьевых отраслях, при этом неизбежна стагнация. 4. Именно добывающий сектор (опять-таки вынужденно) отличается самыми неблагоприятными условиями труда для своего персонала (даже при самых передовых технологиях – тяжелый, мало способствующий развитию работника труд), и данное обстоятельство дополнительно усугубляется специфическими для российских ресурсных регионов климатическими и прочими негативными факторами. Эти условия определяются размещением производственных объектов и применяемыми на них технологиями. Скважины около северного полярного круга или за ним, морские платформы, нефте- и газопроводы, шахты, карьеры, рудники не дают современных возможностей для полноценного развития как самим занятым, так и (в подавляющем большинстве случаев) членам их семей. Они неизбежно закрепляются на периферии экономики XXI века. 5. Аналогична и экологическая оценка: негативное воздействие добывающих предприятий на окружающую среду – неизбежно и не может быть никакими ухищрениями уменьшено ниже некоторого объективного предела, который тем выше, чем хуже горно-геологические условия добычи (а по этому фактору динамика в России – негативная). В обрабатывающих отраслях, имеющих дело с материалом, уже изъятым из природных систем, хотя бы теоретически можно предполагать возможность снижения воздействия на окружающую среду – в пределе до нулевого уровня. Правда, при этом необходимы две существенные оговорки: во-первых, в части вещественных компонентов сказанное относится лишь к самому производственному процессу, а не к судьбе произведенного продукта, во-вторых, заведомо не принимается во внимание тепловое загрязнение, которое, видимо, всегда имеет некий объективно обусловленный ненулевой нижний предел. За пределами действия этих двух оговорок научно-технический прогресс неуклонно будет снижать негативное влияние обрабатывающего сектора на окружающую среду. Функция добывающего сектора (не только горного производства, но и лесной промышленности, сельского, рыбного и охотничьего хозяйств и пр.) – изъятие природного вещества из геобиоценозов, и масса этого вещества (при любой технологии изъятия, как бы она ни совершенствовалась) определяет некий непреодолимый предел негативного экологического воздействия, ниже которого невозможно спуститься, и никакой научно-технический прогресс не только не устранит, но даже не сможет существенно ослабить негативное воздействие самих производственных процессов в их вещественном (тем более - энергетическом) аспекте. Это одно из коренных отличий сырьевого сектора от обрабатывающих отраслей. Более того, при наблюдаемом ускоренном росте экономической оценки экологического фактора (а это – весьма долговременная тенденция) общая оценка экологической нагрузки данного сектора благодаря указанному сейчас, а также другим, отмеченным ранее, обстоятельствам (в том числе и специфичным для России) будет расти опережающими темпами, обрекая добычу сырья – в общем и целом – на некую не только экологическую, но и экономическую второсортность в сравнении с его переработкой (феномен, давно замеченный при анализе структурных тенденций в народном хозяйстве разных стран – пусть даже без указания его причин). 6. Для сырьевого сектора характерна очень высокая концентрация финансовых средств. Доминирование данного сектора в экономике порождает олигархию и крайне нежелательные эффекты в распределении (малая часть населения при деньгах , остальные не при чем). 7. В сырьевом комплексе весьма невелико значение научно-технических инноваций. Конечно, они там происходят, притом достаточно регулярно (и тот, кто не поспевает, – проигрывает), но имеют для этого производства не первостепенный, не сущностный характер, в отличие от высокотехнологичных отраслей. И, тем более, сырьевой комплекс не может быть движителем научно-технического прогресса в народном хозяйстве в целом, так что чем больше добывается сырья, тем меньше производится высоких технологий. Эта зависимость (если не детерминистская, то, во всяком случае, корреляционная), несомненно имеет место. 8. Экспорт сырья, особенно энергоресурсов как источник доходов госбюджета (через налоги и пошлины) крайне неустойчив из-за сильной и плохо предсказуемой колеблемости мировых цен (по одним прогнозам за 10 лет сопоставимые цены на нефть упадут в 4 раза, по другим – вырастут вдвое; интервал, в котором, как ожидается, могут колебаться цены на нефть в ближайшие(!) несколько лет, – от 8 до 40 долларов за баррель). Чтобы противостоять этому и устойчиво жить за счет экспорта энергоресурсов, нужен очень мощный демпфер, т.е. большие удельные (на душу) валютные резервы (как в Кувейте и в других странах – основных членах ОПЕК т.п.) – в России таких резервов не было, нет, и не будет. 9. Доминирование сырьевого комплекса в экономике ставит его как бы вне конкуренции, в положение монополиста – в качестве налогоплательщика и наполнителя государственного бюджета, а также по ряду иных, близких аспектов. Это не только благоприятствует коррупции в особо крупных масштабах, но и, в конечном счете, создает неблагоприятные условия развития для самого сырьевого сектора – если у него нет конкурентов, в частности, по экономической эффективности, то ослабляется его заинтересованность в ее росте, если по уровню заработной платы персонала – у менеджмента пропадает стремление искать возможности для повышения этого уровня и т.д. Конечно, этот вид монополизма для экономической теории выглядит довольно экзотично, но, как и всякий монополизм, он несет угрозу не только экономике, но в перспективе и самому монополисту. (Заметим, что парадоксальность экономики переходного периода, ее грубое несоответствие канонам – или вариантам канонов – экономической науки особенно резко проявляется именно в связи с сырьевым сектором. Например, именно топливо и нефтепродукты характеризуются самой высокой разницей между внутренними и мировыми ценами, сдвинуть эти ножницы быстро нельзя: между их лезвиями застрял комплекс социальных проблем, игнорировать их - значит вызвать социальный взрыв. Характерно, что при любых событиях на мировом рынке внутренние цены на топливо в России растут. Когда они растут вместе с мировыми ценами, это естественно; но если мировые цены падают, то в России говорят: наш топливный комплекс оказался в трудных условиях, он не может при существующей разнице между мировыми и внутренними ценами при падении первых обеспечить всем необходимым свое производство, поэтому надо повышать внутренние цены!) Нетрудно увидеть, что все приведенные аргументы взаимосвязаны, можно наугад взять любые два из них и убедиться в том, что факторы, о которых идет речь, действуют совместно, усиливая и как бы поддерживая друг друга. Это не случайный конгломерат, а система доводов, и она отражает реальную систему – сырьевой комплекс со всем присущим ему деформирующим действием на окружающую его социально-экономическую (и природную) среду. Не достаточно ли этих аргументов, чтобы заключить: сырьевой комплекс не сможет стать для российской экономики локомотивом , который приведет ее к процветанию? Рельсы, на которых стоит этот локомотив , похоже, ведут в структурный тупик. Ресурсный путь для российской экономики – путь в пропасть, потеря интеллектуального потенциала страны. Россия окончательно утратит этот потенциал, если будет делать ставку на преимущественное развитие сырьевых отраслей, и останется страной скважин и катастроф. Однако роль сырьевого сектора в народном хозяйстве современной России, да и в перспективе, столь велика, что ограничиться приведенной констатацией никак нельзя. Необходимо хотя бы кратко рассмотреть текущие проблемы сырьевого сектора, его взаимодействия с другими секторами и возможную роль в нашей экономике на будущее. Подобно газовой паузе для ТЭКа, которая, начавшись в 1980-х, сейчас заканчивается, неизбежно закончится и период сырьевой паузы для нашей экономики; этот период, стартовав в 1970-х, завершится примерно к 2008-2012 гг. (или даже раньше), когда экспорт энергоресурсов и большинства других сырьевых продуктов (включая и продукты начальных стадий переработки природного сырья) из России станет экономически относительно малоэффективным. В газовой паузе природный газ вытеснял другие энергоносители в энергопотреблении – это обусловливалось структурой цен на них, сравнительно низкими затратами на добычу газа. В сырьевой паузе природные продукты (энергоносители – нефть, природный газ, а также цветные металлы, лес и др.) вытесняли другие продукты из нашего экспорта, механизм был вполне аналогичен. СССР не смог воспользоваться сырьевой паузой для обеспечения необходимых структурных сдвигов в реальном секторе и решения других долгосрочных экономических задач. Та же ситуация воспроизводится и в России: даже сверхблагоприятная конъюнктура на нефтяном рынке в 1999 – первых трех кварталах 2001 года не была использована для этих целей. Продолжение сырьевой паузы, пусть даже с существенно худшими условиями, для России в данный момент – единственная возможность свести концы с концами. Однако неизбежное и при этом довольно близкое завершение сырьевой паузы требует радикальных мер, которые следует начинать безотлагательно, ибо неподготовленность обернется национальной экономической катастрофой. В структуре будущей экономики России добывающая промышленность вместе с первичной переработкой природного сырья не будет занимать того исключительного места, которое ей принадлежит сегодня. Развитие экономики России, рост ее эффективности и повышение благосостояния населения возможны только при таких структурных изменениях, когда доля сырьевого сектора в ВВП будет постепенно уменьшаться при росте доли наукоемких секторов. Превратится ли при этом Россия из экспортера энергоресурсов и каких-либо иных видов сырья в их импортера или нет (и когда именно, если такое превращение произойдет) – не первостепенный вопрос, ответ на него будет определяться конъюнктурой мирового рынка и объемом внутреннего спроса. Если экспорт будет выгоден, он будет продолжаться, но не сможет обеспечить приток средств, необходимых для решения социальных и экономических задач страны. Вообще говоря, экспорт энергоресурсов будет тем менее эффективен, чем дальше шагнет российская экономика по пути постиндустриализации, ибо чем сильнее она продвинется в указанном направлении, тем более эффективным станет использование трудовых и экономических ресурсов в передовых секторах, тем менее эффективным станет их отвлечение в добывающий сектор и на первичную переработку сырья. Применительно к энергоресурсам можно отметить, что, учитывая их большие (хотя экономически не слишком удобные ) запасы в России, значительную транспортоемкость угля, который, вероятно, займет доминирующую позицию в энергообеспечении уже через два-три десятилетия, и ряд других обстоятельств, правомерно предполагать, что в перспективе объем развития добывающего сектора ТЭКа у нас должен будет примерно соответствовать внутренним потребностям экономики страны. Однако, каков бы ни был объем добычи энергоресурсов, добывающий сектор ТЭКа должен иметь адекватные инвестиции, чтобы устойчиво, гарантированно обеспечить выпуск требуемого, целесообразного с народнохозяйственных позиций объема своей продукции (естественно, это относится и к остальным видам сырья, но с народнохозяйственной точки зрения там положение не столь острое). Конечно, речь идет не о возрождении советского планирования, когда объем инвестиций рассчитывался (малонадежными, достаточно произвольными – прежде всего в отношении информационной базы – методами) исходя из предустановленного прироста выпуска и ожидаемого выбытия основных фондов вследствие их износа. Нет, дело в создании таких условий для предприятий добывающего сектора ТЭКа, при которых у них будет реальная возможность адекватного инвестирования, т.е. в надлежащем регулировании финансовых параметров, определяющих отношения этих предприятий и государства. Таких условий в СССР и Российской Федерации никогда не было (в том числе и в 1999-2000 годах, вслед за последним спасительным повышением мировых цен на нефть), поскольку добывающий сектор ТЭКа неизменно рассматривался прежде всего как поставщик валюты в бюджет, а его внутренними потребностями при этом по мере возможности пренебрегали. В направлениях использования получаемой благодаря ТЭКу валюты приоритет всегда принадлежал краткосрочным, а не долгосрочным нуждам, текущие оборонные, политические, экономические и социальные проблемы в СССР, а в России – только социальные (тут уж было не до оборонных, политических и экономических) доминировали над аналогичными перспективными проблемами, то есть, в конечном счете, над инвестиционной политикой, над стратегией перестройки структуры реального сектора. (К этим обстоятельством в ходе радикальных реформ в России добавилось еще и бегство капитала, по преимуществу нелегальное, и основным его источником, как и валютных поступлений в бюджет, конечно же, были и остаются нефть и газ, хотя о металле, алмазах и рыбе тоже забывать не следует.) Среди условий, обеспечивающих предприятиям возможности адекватного инвестирования, важнейшее (и, естественно, никогда после 1917 года не выполнявшееся) – соответствие внутренних цен на энергоносители ценам мирового рынка. В начале 2001 года в России внутренние цены на природный газ по крайней мере в четыре раза ниже мировых. В закрытой экономике ножницы между внешними и внутренними ценами можно удерживать сильно раздвинутыми, и это не выглядит нелепо (нелепа сама по себе закрытая экономика, но если предпосылка закрытости принята, то ножницы – законное , логическое, естественное следствие этой предпосылки). Однако в открытой экономике ножницы внешних и внутренних цен – полная нелепость, держать их раздвинутыми – дорого стоит. В открывающейся экономике ножницы должны сдвигаться, выбор темпа этого процесса – дело тонкое. В России он идет слишком медленно, и лучшее, бесспорное доказательство этого – неудовлетворительное (с учетом перспективы!) состояние производственной и ресурсной базы добывающего сектора ТЭКа. Конечно, сомнения в неограниченных перспективах сырьевого сектора в российской (а раньше – советской) экономике и предложения разрабатывать стратегию его развития исходя из реальных возможностей возникли отнюдь не сегодня. Еще на рубеже 1980-х годов появились исследования-предупреждения, осторожно (в те годы иначе было нельзя) говорившие о том, что долгосрочные перспективы советского ТЭКа не столь безоблачны, как можно подумать исходя из примитивной экстраполяции текущих тенденций. Эти работы были встречены с негодованием, прежде всего газовиками и нефтяниками, упоенными своими экспортными успехами. Газовики твердо обещали довести добычу газа в СССР к 2000 году до 1 триллиона кубометров и не хотели слышать о том, что это вряд ли целесообразно, даже если возможно. Прошло два десятилетия, и ситуация радикально изменилась. Теперь всем очевидно, что экстраполяционные ожидания на основе динамики 1970-х годов в отношении ТЭКа резко не соответствовали его реальным возможностям, а динамика 1990-х годов большинству энергетиков внушает очень серьезную тревогу. Все большее число представителей сырьевого сектора (прежде всего – в ТЭКе) приходит к выводу, что ставка на него как на локомотив экономики опасна как для экономики, так и для самого этого сектора. Только при его адекватном месте в народном хозяйстве можно обеспечить процветание как этому сектору, так и российской экономике в целом и решить экологические проблемы нашей страны. Есть ли реальные альтернативы для российской экономики? – Без сомнений. Конечно, речь идет о высоких технологиях. Однако нет универсальных рецептов, и с учетом специфики страны необходимо выбрать (естественно, для начала – на 8-10 лет) генеральное направление развития. На мой взгляд, таким направлением должно быть энерго- и ресурсосбережение. Эффективность инвестиций в энергосбережение сейчас и в течение по крайней мере двух десятилетий в России будет выше, чем в добычу энергоресурсов. Можно указать три важнейших фактора, определяющих дальнейший рост этой разницы. Во-первых, как уже отмечалось, по мере отработки лучших месторождений эффективность инвестиций в добычу энергоресурсов падает, и нет никаких грамотных сценариев, позволяющих надеяться на изменение данной тенденции. Во-вторых, научно-технический прогресс обеспечивает возможности снижения удельных энергозатрат при обновлении производства в основных секторах-энергопотребителях; эти возможности пока почти не задействованы в нашем народном хозяйстве, и чем сильнее мы отстаем в этом аспекте от передовых стран, тем больший накапливается потенциал для рывка. Среди всех промышленно развитых стран мира Россия занимает первое место по энергоемкости и ресурсоемкости валового внутреннего продукта (возможно, вместе с Украиной и Белоруссией). Такое же место она занимает и по степени износа (как физического, так и морального) оборудования в своей промышленности, на транспорте и в сельском хозяйстве. Это однозначно указывает на колоссальные резервы энерго- и ресурсосбережения. Пока другие страны (по крайней мере после энергетического кризиса 1973-74 годов) эффективно проводили политику энерго- и ресурсосбережения, затрачивая огромные средства на научно-технические разработки, в СССР при полном безразличии (или бессилии – невелика разница!) власти в условиях централизованной экономики стихийно сформировались упомянутые резервы. После распада СССР ни в одной из стран СНГ не изменились ни положение в этой сфере, ни тенденции развития. В-третьих, сырьевой сектор – наиболее экологоемкий сектор хозяйства, следом за ним идут основные потребители энергии. Очевидно, что снижение производства и потребления энергии влечет сокращение воздействия на окружающую среду. Интернализация экологических факторов в систему экономических оценок началась совсем недавно, идет высокими темпами, и общемировая тенденция такова, что оценки именно этих факторов растут быстрее, чем любых других; соответственно, сэкономленная энергия оказывается все более ценной в сравнении с произведенной. Можно не сомневаться в том, что в итоге сейчас в России эффективность инвестиций в энергосбережение – прежде всего, в теплоэлектроэнергетике, нефтепереработке, нефтехимии, черной и цветной металлургии – гораздо выше, чем в нефте- и газодобычу, тем более, если принять во внимание огромные расхождения в эффективности добычи нефти в России и на Ближнем Востоке (а также в других странах – членах ОПЕК). Точных расчетов, может быть, никто и не проводил, они возможны только как следствие из конкретных разработок проектов инвестиций в энергосбережение, а проектирование стоит немалых денег. Но качественно картина ясна. Государственное регулирование инвестиций (не только возможное, но и необходимое в условиях рыночной экономики) должно обеспечивать преимущественное развитие энергосбережения перед наращиванием объемов добычи энергоресурсов – до тех пор, пока сохраняется отмеченная разница в эффективности инвестиций. Средства государственного воздействия, пригодные для решения такой задачи, в принципе известны – налоговая и амортизационная политика, пошлины и пр. России гораздо эффективнее продать на мировом рынке сэкономленный миллион тонн нефти или миллиард кубометров газа, чем добыть его на новом месторождении (и это преимущество экономии перед добычей не зависит от мировых цен на топливо, от них зависит ответ на “предыдущий” вопрос – стоит ли продавать). И пора, наконец, понять, что, выбрав и реализовав стратегию энерго- и ресурсосбережения, Россия самым лучшим, самым эффективным способом укрепит свои позиции на мировом сырьевом рынке и свой собственный сырьевой сектор, не только не препятствуя, а наоборот, всемерно способствуя прогрессивным сдвигам в экономике и социальной сфере. В самом деле, посмотрите на приведенные выше девять аргументов против преимущественного развития сырьевого сектора, и прикиньте, как будут выглядеть обсуждаемые в них обстоятельства применительно к энерго- и ресурсосбережению. Вы увидите, что все, бывшее со знаком минус, в случае энерго- и ресурсосбережения приобретает знак плюс! И всю экономическую стратегию, во всех ее компонентах (включая налоги, амортизационную политику, таможенные пошлины, условия инвестирования, финансы и банки, НИР и ОКР, и т.д., и т.п.) Россия должна выстраивать в четкой, ясной, жесткой ориентации на энерго- и ресурсосбережение. Это и есть то звено, за которое можно вытащить российскую экономику из ее разрушенного индустриального прошлого, обеспечив ей вход в постиндустриальный мир. Даже если найдено главное звено, это еще не значит, что решены абсолютно все проблемы. Требуется ясная стратегия в самом сырьевом комплексе и тесно связанном с ним ТЭКе, необходимо определить государственные приоритеты в сфере высоких технологий – по всему их необъятному спектру не удастся работать с высокой эффективностью, надо понять, какие меры государственной поддержки (на первых порах, разумеется) приоритетных направлений хорошо совмещаются с рынком и соответствуют нашим сегодняшним реалиям (естественно, с учетом дальней перспективы) и т.д. Для решения этих задач нужно привлечь лучшие интеллектуальные силы страны. Как отмечалось выше, по сырьевому пути экономику России тащит инерция, сформировавшаяся давно и доминирующая не только в производстве, но и в сознании. Для перехода на иной путь всегда необходимо преодоление некоего барьера, нужны затраты, которые в первый момент выглядят менее эффективными, чем вложения в очередные шаги по инерционной траектории. Этот феномен известен экономической науке, которая нашла много факторов, его объясняющих. Однако наиболее дальновидные западные инвесторы уже интересуются проблемами энерго- и ресурсосбережения в России. От конкретных действий их удерживает прежде всего нерешенность общих вопросов создания в России климата, благоприятного для иностранных инвесторов. Но очень важно и отношение государства к конкретной сфере приложения инвестиций. И надо прямо сказать, что пока государство не замечает эту проблему. Конечно, требуется ее детальное и глубокое изучение, но негосударственных инициаторов, которые могли бы не только поставить задачу, но и обеспечить ее решение, похоже, в России нет, по крайней мере сейчас. Так что слово за государством. Вывоз мусора контейнера и утилизация отходов Фандрайзинг. Тепловые насосы: отчет о международном прогрессе. Энергосбережение как решающий фактор реформирования жкх. Комфортне вуличне освітлення та. Моделирование зданий и перфоманс-контракты. Главная страница -> Технология утилизации Экологически чистая мебель: |
